В помощь студенту. Часть 3. Кто и почему идет в психологи

Эта серия текстов посвящается моим студентам и практикантам – будущим психологам.

Первый текст был о том, какие практические возможности существуют в современной ситуации крупного города для трудоустройства и начала своей психологической практики.

Во втором тексте мы размышляли о собственном личном опыте у начинающего психотерапевта. Нужна ли ему личная психотерапия, и как ее выбирать.

В этом, заключительном тексте мы подвергнем анализу мотивацию здорового человека стать психологом и поищем способы реализовать эту мотивацию безопасно для себя и своих клиентов.

3.

Редко встречаются дети, кто мечтает о тяжелой и выматывающей работе.

Работе, зависящей только от оценки других людей, которая, к тому же, имеет риск прерывания в любой момент.

Где непрерывно сталкиваешься с самыми сложными сторонами человеческой жизни. С самым широким спектром страданий и тяжелейших жизненных ситуаций. Где суть работы состоит в том, чтобы постоянно переживать чужую боль.

Где иногда оказываешься один на один с человеком, с которым никогда не стал бы общаться в реальной жизни. Которого, возможно, захотел бы обойти по периметру нескольких метров. Но для работы совершенно необходимо стать для него подходящим собеседником.

Работа, в которой почти невозможно потрогать результат руками, сделать что-то завершенное и законченное, что можно было бы повесить на стенку или предъявить родственникам.

Где результативность не обязательно зависит от количества приложенных усилий или от таланта исполнителя.

А карьерный рост не предусмотрен, если только не собираешься выходить куда-то в смежные специальности.

Работа, где люди, которым вы стараетесь помочь, могут временами вас ненавидеть и хотеть убить. Или, напротив, могут обожать вас и хотеть заняться сексом. Или посмотреть на то, где вы живете, и как выглядят ваши дети, чтобы составить о вас более полное представление. А, может быть, чтобы начать вас преследовать.

Такая работа, перипетии которой нельзя разделить с коллегами в курилке. А каждый раз, когда вы будете уезжать в отпуск, придется готовить к этому клиентов за пару месяцев и сталкиваться с их чувствами в спектре от искренней радости за вас до увеличения суицидального риска.

Работа с людьми, а, значит, с возможностью эмоционального выгорания, перенасыщением общением и естественным желанием после работы не встречаться с друзьями, а побыть наедине с собой. Представьте себе, какие требования это накладывает, например, на вашу семью.

Работа, где вы всегда можете придраться к самому себе, что чего-то не доделали или могли бы лучше.

Наконец, работа, зависящая от того, насколько близко вы сможете подойти к больным местам клиента, насколько глубокое доверие между вами сформируется, и насколько близкими людьми вы станете.

И уже самом в начале, строя с ним эти близкие и доверительные отношения, вы будете знать, что однажды вам придется попрощаться и потерять этого человека. Потерять саму возможность видеть его, разговаривать, радоваться ему. Все то, что между вами произошло, и очень плохое, и очень хорошее, рано или поздно останется в прошлом. Он никогда не станет вашей семьей, вашим другом или вашим вечным клиентом. Но вам все равно нужно к нему привязаться и, по-возможности, его полюбить.

Никакой ребенок не знает заранее обо всех этих обстоятельствах, но, если бы знал, то навряд ли выбрал бы для себя именно такую работу.

Тем не менее, некоторые взрослые знают или смутно подозревают, но все равно выбирают. Здравый смысл подсказывает, что, должно быть, это какие-то необычные люди, которых особенно интересуют чужие страдания, и которым особенно хочется помогать людям именно психологически, морально, а не как-нибудь физически. Или же существуют какие-то другие веские причины, перекрывающие все эти трудности.

Разберем основные мотивы, которые ведут к выбору этой профессии. Ограничим себя теми, что не касаются внешних факторов: влияния родителей, случайности, неудач на каком-то смежном поприще.

Все обобщения и интерпретации в таких тонких вещах очень условны и их нельзя некритически принимать за истину. Но постараться проследить определенные взаимосвязи все-таки стоит попробовать.

1. Желание помогать людям. Быть полезным, нужным. Чувствовать свой смысл.

На практике, в основе этого мотива достаточно часто обнаруживается опыт детства с родителями, которые не очень хорошо справлялись с жизнью или со своими чувствами.

Ребенок привыкает иметь дело со взрослым, который плохо контейнирует свою тревогу, злость, обиду и другие сильные эмоции. В результате с самого раннего детства он уже вынужден вырабатывать свои стратегии помогать родителю снимать эти невыносимые чувства, разгружать его, утешать, или же, вдобавок, понимать и объяснять происходящее для себя и для родителя так, чтобы эмоциональное напряжение снижалось.

В таком анамнезе человек зачастую привыкает эмоционально обслуживать окружающих и достигает в этом серьезных высот, развивая очень чуткую эмпатию и способности к рационализации. С другой стороны, он может усвоить и совершенно нерациональное чувство ответственности за эмоции всех тех, кто попадает в зону его взаимодействий.

Иногда родитель проявлял себя слабым не только и не столько в сфере эмоций, но и в сфере социальных взаимодействий. Стеснялся звонить, спрашивать, конфликтовать с внешним миром и т.д. В этом случае ребенок как данность усваивает уязвимость людей, их общую ранимость. Ему легко понимать ограничения других, он и не ждет, что другой будет сильным или самостоятельным.

Обычно с таким человеком легко и приятно общаться, контакт кажется естественным, как будто бы взаимопонимание происходит само собой. Но ему самому требуются очень серьезные усилия, чтобы выдерживать все эти коммуникации, а после них нужен продолжительный отдых, желательно, безо всякого общения.

До психотерапии, здесь можно ожидать достаточно умеренных социальных успехов и высокого риска депрессий. Иногда в моменты спада и переутомления может наблюдаться поведение, схожее с признаками аутизма или социофобические реакции.

Сильными сторонами такого развития событий для психолога становятся очень развитая эмпатия, искреннее любопытство к объяснительным концепциям, чувствительность, чуткость, сострадание к людям и животным, готовность брать на себя ответственность за свои действия и действия своей команды.

Легкость и естественность принятия на себя материнских и отцовских проекций клиентов.

Интерес и способность к работе на грани самоотречения, отстранения от собственных физических потребностей в отдыхе и заботе о здоровье. Отсюда растут хорошие данные к работе в тяжелых условиях, спокойное принятие роли волонтера, сохранение самооценки и веры в себя вне зависимости от материальных условий и морального давления каких-либо внешних систем.

Это очень стабильная и самодостаточная мотивация почти на грани с миссией.

Таким специалистам часто требуется поддержка их веры в себя, в то, что они могут являться "уже достаточно хорошими психологами". Важным оказывается внешнее мотивирование к получению эквивалентной оплаты за свой труд, аргументация их права на нормальные условия работы и поддержка любых форм заботы о себе.

2. Желание получать признание своих способностей и своей особости для других людей.

"Если я могу помогать, значит, я сам достаточно силен". В некоторых случаях такой мотив может сочетаться с темами "я в чем-то лучше других, умнее, проницательнее" или "я достаточно много видел в жизни".

Развитость этой мотивации для деятельности довольно часто бывает связана с нехваткой отражения и поддержки реальных личных качеств ребенка в детстве. Или с неадекватным их отражением, например, с требованием или быть совершенным, или не попадаться на глаза вовсе.

Такому человеку приходится очень рано учиться считывать ожидания от себя и стараться их удовлетворять по верхней планке, чтобы избежать отвержения и обесценивания. Часто это отличники в младших классах с очень тяжелым подростковым возрастом. Обостренная зависимость от оценок значимых других и навык дробить себя на мельчайшие части и оценивать их по отдельности порой приводит к тому, что человек создает свой образ как произведение искусства.

Психотерапевтический процесс, особенно, если работа идет с социально уязвимыми группами клиентов, вполне способна удовлетворять потребность в том, чтобы чувствовать себя сильным, способным помогать, дает место проявлению настоящего великодушия и заботы о других.

А, с другой стороны, этот процесс позволяет терапевту оставаться относительно неуязвимым, в тени своей роли, минимально подвергаясь оцениванию и обесцениванию вслух. В какой-то из статей я уже приводила слова Фрейда о том, что его выбор сидеть за спиной у клиента был продиктован тем, что ему не хотелось, чтоб на него по много часов в день глазели люди. Действительно, в такой работе можно развивать и получать поддержку своих сильных сторон и затемнять или оставлять для личного пользования слабые.

А сильными сторонами такой ведущей мотивации становятся живой интерес к мыслям, к жизненному опыту и чувствам других людей. Терапевт не только работает на клиента, но с его помощью и сам лучше ориентируется в мире, достраивает неизвестные и непонятные кусочки реальности, чтобы чувствовать себя более знающим и уверенным в разных жизненных обстоятельствах.

Развитые способности получать от других людей нужные реакции и воздействовать на них непрямым образом, регулировать их эмоциональные состояния, находят в психотерапии самое позитивное применение.

Трудности с самораскрытием и признанием своей уязвимости предполагают хорошее чувство дистанции. У такого терапевта меньше риска чересчур сильно эмоционально вовлечься в клиента, потеряв терапевтическую нейтральность.

Наконец, здесь часто сочетаются высокая мотивация к профессиональному росту и такая же высокая критичность по отношению к авторитетам и к властным системам. Последнее может помешать специалисту занять легитимное место в профессиональном сообществе или продвинуться в своем обучении достаточно далеко. Часто эти люди работают вне ассоциаций, повышения квалификаций и даже супервизий, что может постепенно приводить к сползанию в маргинализацию их психологической практики. Поэтому очень важной здесь будет помощь в развитии навыка выходить из установки конкуренции с другими в позицию сотрудничества, поддерживая при этом твердую и адекватную самооценку.

3. Потребность строить очень близкие и глубокие отношения, но в условиях, ограниченных временем, местом и гарантиями безопасности.

Эпигенетическое исследование этого блока мотивов нередко приводит к обнаружению проблем с психологическими и физическими границами у родителей. Такой ребенок знает, как это – быть близким, но также знает, что это может быть опасно и не стабильно. Он хочет строить такие отношения, в которых привязанность наконец-то будет безопасной, и умеет создавать такие условия для других людей, потому что чутко улавливает, как возникают и как прерываются эти тонкие невесомые связи.

В самоотчетах здесь часто звучат темы потребности в дистанции и в ощущении контроля над отношениями, и при этом и высокая потребность быть самим собой. Терапевтический кабинет действительно может давать такую возможность.

Среди сильных сторон этой мотивации можно отметить тактичность, чувствительность к чужим границам, бережность, теплоту в отношениях, глубокое понимание того, что происходит между терапевтом и клиентом в кабинете, внимание к переносу и контрпереносу.

Здесь обычен высокий градус допустимых для терапевта переживаний клиента и хорошие навыки контейнирования его сложных переживаний.

Таким терапевтам обычно хорошо удается пролонгированная терапия. Они лучше других выдерживают неопределенность, отсутствие прямого и ясного запроса, трудности в формулировании целей у клиента.

Но сложным моментом для такой мотивации может стать конфронтация с установками клиента и выдерживание его негативных проекций на себя как на "плохой" объект.

Терапевт может неосознанно избегать потенциально конфликтных тем, прямых столкновений ценностей, препятствовать проработке агрессивных импульсов у клиента, отдалять его сепарацию.

Иногда он может ощущать себя даже "пойманным" в отношения, принужденным быть "хорошим", исходя из собственной установки, что жесткость и конфронтирование могут поставить под угрозу терапевтический альянс. Поэтому специалисту с ведущей мотивацией близких и безопасных отношений бывает нужна поддержка в том, чтобы расширять зону допустимого для его отношений с другими людьми. Освоение принципа, что безопасность и человеческое тепло является только средством, а не целью психотерапии, часто идет параллельно с тем, как терапевт все лучше интегрирует свои собственные агрессивные и избегающие импульсы по отношению к другим людям.

4. Интерес и даже любопытство к трудным и болезненным переживаниям других людей.

Здесь речь идет о любопытстве и трепете от соприкосновения с особенно сильными чувствами, драмами и тяжелыми жизненными обстоятельствами. Такой человек жаждет подойти поближе к условно-пограничному опыту, потрогать его, постоять рядом с другим, держа за руку и поддерживая собой.

Иногда этот мотив соседствует с интересом к собственным "пограничным" состояниям и практически всегда – к кино, книгам и другим формам искусства, показывающим пороговые переживания и сильную человеческую душевную боль.

Я имею в виду, конечно, пограничность не как диагноз, а как то, что находится на грани между жизнью и смертью, между выносимым и невыносимым, любопытство к вещам, которые могут полностью изменять человеческую жизнь, открывая какой-то опыт, недоступный, пока человек находился в зоне комфорта или в состоянии условной нормы.

В истории детства и подросткового возраста здесь довольно часто обнаруживаются эпизоды собственной социальной маргинальности, незакрытые конфликты с родителями, пережитые глубокие личные кризисы. Возможны эпизоды насилия и события, связанные с риском для жизни и здоровья, как собственные, так и связанные с близкими людьми.

Положительные свойства этой мотивации – способность работать с клиентами, находящимися в крайне неблагополучных ситуациях, не выгорая так быстро, как другие, более благополучные терапевты.

Такому терапевту доступен очень широкий диапазон представителей общества и социальных проблем, с которыми он готов иметь дело с удовольствием и с интересом. Эти терапевты нередко находят себя в хосписах, в кризисном консультировании, в работе с сильно маргинализованными клиентами.

Наконец, такой терапевт будет в наименьшей степени стереотипизировать сильные и сложные опыты других людей. На своем опыте, опыте знакомых или почерпнутом из произведений искусства, он будет понимать, что бомж, наркоман или же больной в терминальной стадии – это всегда индивидуальный случай, а не представитель из какой-то "категории". А за счет широты доступных ему своих собственных состояний будет просто больше понимать про пограничные опыты в целом.

Такому терапевту важно наладить для себя зону комфорта, в которую он сможет стабильно возвращаться, независимо от тех ураганов и ужасов, с которыми имеет дело в жизни. Осознание своей "нормы" иначе, чем жизни в вечно горящем доме, требует привычки, повторения и поддержки со стороны.

Сам человек, оказываясь в тяжелой ситуации или же перенасыщаясь жизнью своих сложных клиентов, рискует сползать к заниженной планке "нормы жизни". А это может приводить к ухудшению качества жизни и снижению ресурсов, которыми человек будет располагать для помощи своим клиентам.

С другой стороны, интерес и привычка к пороговым переживаниям может лишать человека возможности адекватно понимать и помогать "обычным" клиентам без острых бед. И особенно сложно бывает помогать клиентам, демонстрирующим признаки большей социальной успешности, чем имеет сам терапевт. Такие клиенты могут даже деморализовывать. А это, в свою очередь, будет препятствовать его собственному материальному благополучию.

В мотивировании к работе с более широким спектром клиентов и выходу из "гетто" бывает нужна помощь, как на уровне просто физического выхода на новых клиентов (часто они оказываются как будто в параллельных реальностях), так и в поиске сил и возможностей для такой "не пороговой" работы.

Иногда этот период становится временным этапом в профессиональном росте, смысл которого не только в получении профессионального опыта определенного рода, но и в том, чтобы «добрать» себе тяжелого опыта, которого просит психика как понятного и близкого.

Иногда это интуитивно выбираемый человеком предельно конструктивный способ переработать свою травматику в личную силу, и поэтому, по мере успешности этого процесса, терапевт может терять интерес к работе с "пороговыми" переживаниями и обращаться к более "здоровым" клиентам. Иногда – нет.

У любого живого человека всегда присутствует больше одного мотива к деятельности. Так что, нет смысла искать себя в каком-то одном описании. Скорее, тут может быть обратная логика – чем больше человек погружается внутрь себя и узнает себя, тем больше оттенков чувств, мотивов и потребностей он способен там обнаружить.

Все эти мотивы совершенно нормальны и сами по себе не нуждаются в лечении и в преодолении. Они приводят к хорошей работе в тех случаях, когда хорошо отрефлексированы, и приводят к использованию клиентов и плохой работе, когда отрицаются или вытесняются.

Нет нужды описывать отрицательные стороны всех этих вещей, если не держать их под контролем. Но если свои мотивы понимать, то во взаимодействиях с клиентами (да и вообще с людьми) появляется выбор — где спасать, где включать гуру, где углубиться, где только соприкоснуться и т.д.

Безопасная терапия для клиента

Исследования эффективности показывают, что у плохого психотерапевта не так уж и много возможностей ощутимо навредить своему клиенту. Глубоко до его психики он просто не доберется. Только по мере того, как терапевт сам будет все больше на пальцах, почти физически ощущать свою власть и свои возможности, эти вещи действительно будут прирастать. И, тем не менее, как может быть неполезным общение с некоторыми людьми в обычной жизни, так же может быть неполезным и даже вредным глубокое общение с некоторыми терапевтами.

Строго говоря, работать ответственно – это значит не инициировать тех внутренних процессов, которые могут нанести вред клиенту:

- Не раскачивать психику ради получения сильных эмоций любого спектра. Чувства, даже самые замечательные и глубокие – это средство для терапии, а не ее конечная цель.

- Не провоцировать клиента на изменения его жизненных обстоятельств до того, как тот будет готов полностью принять на себя ответственность за эти изменения. Даже выход из отношений абьюза – это хорошая цель для терапии только тогда, когда это не выход в открытый космос.

- Наконец, терапевт может быть просто токсичен для клиента своей системой ценностей, если он уверен в ее универсальности и верности для всех людей мира.

Токсичность мировоззрения в терапии

Ясно, что опыт, система ценностей и сам способ смотреть на мир у каждого человека уникальны. Когда встречаются двое, между ними непременно обнаружится разница. Если терапевту удается стать достаточно близким человеком или хотя бы значимым, то его предубеждения, концепции и общая система ценностей становятся для клиента пищей для ума и чувств. Помимо тем, обсуждаемых вслух, мировоззрение передается и интуитивно, почти воздушно-капельно. Клиент очень быстро усваивает, что важно и что неважно для терапевта, в каких отношениях его убеждения твердые и категоричные, а где он имеет представление об относительности своих оценок и готов идти на компромиссы. Не исключена ситуация, в которой твердые представления о мире у терапевта могут противоречить важным ценностям и интересам у клиента. Но если разность в отношении, допустим, к телесным наказаниям, может быть осознана и обговорена, то такие тонкие различия, как отношение к смыслу жизни или ценности отношений редко выражаются словами, но при этом отлично ощущаются.

Если эта разница велика, то, в лучшем случае, она поддерживает дистанцию между людьми. В худшем же случае клиент может постепенно усваивать чужую систему ценностей и представление о мире вместе с теми частями, которые подавляют или даже осуждают его личный опыт и интересы. В голове у клиента так или иначе приживаются некоторые тараканы его терапевта, и это нормально, если эти тараканы не враждебны к местной фауне, а помогают ей жить и развиваться. Но, продолжая метафору, некоторые тараканы оказываются очень агрессивны, а их хозяин или не в курсе об этом, или и вовсе убежден, что имеет право колонизировать все попадающиеся территории потому, что его убеждения "лучше". Такую ситуацию я называю токсичностью мировоззрения.

Когда мы не готовы работать с кем-то по своим эмоциональным или идеологическим соображениям, то отказаться лучше, чем работать через не-могу. Можно дать знать об этом клиенту, не травмируя его. Проще всего это сделать, порекомендовав другого терапевта, у которого нет ограничивающих нас убеждений, но в квалификации которого есть уверенность.

Если, например, ваш новый клиент всерьез увлечен деструктивной эзотерикой, к которой у вас нет вкуса, и категорически не готов общаться на другом языке, то, с точки зрения профессиональной этики, не стоит отправлять его обратно в тот волшебный мир, из которого он пришел. Лучше перенаправить его к специалисту, который имеет хороший кругозор относительно эзотерических концепций и при этом обладает квалификацией и в работе с жертвами деструктивных культов.

Если клиент употребляет ПАВ и не видит в этом проблемы, но для вас это недопустимо, или вы просто не понимаете, что здесь делать, то нет смысла отправлять его к наркологу. Клиент туда не дойдет, а если дойдет, то пользы не получит, потому что запроса на нарколога у него нет. Лучше поискать в своих контактах человека, который умеет работать с клиентами, употребляющими ПАВ, не проблематизируя эту тему вопреки клиенту.

Следующий пример. Ваш клиент гей, а вы не то, что бы гомофоб, но с тех пор, как узнали о его самоидентификации, начали чувствовать какую-то неловкость, когда соприкасаетесь рукавами, или еще что-нибудь в этом роде. Ясно, что в хорошем случае это запрос на личную терапию, но не всем везет на хорошие случаи, а клиент заслуживает того, чтобы в отношениях с терапевтом не было места гомофобной панике по отношению к нему.

У всякого терапевта есть свои личные ограничения, типы проблем или типажи клиентов, с которыми он не очень умеет или очень не любит работать, это естественно. Речь не только об очевидных вещах, вроде страха перед психиатрическими диагнозами, ксенофобии или гомофобии.

У всех нас есть убеждения о том, как правильно люди должны вести себя с детьми/родителями, относиться к работе, верности, религии, науке, должны хотеть жить, хотеть избавляться от зависимостей, выражать или не выражать свои эмоции, хотеть или не хотеть работать, лечиться, питаться и т.д. и т.п. Чтобы отлавливать эти установки в мировоззрении и их влияние на работу существуют саморефлексия, личная терапия и супервизия. Но, разумеется, никто не tabula rasa, практика профессионального роста состоит в том, чтобы искать свои убеждения и фиксировать их внутри, где им и место, не давая выбираться наружу и незаметно действовать вместо нас.

Закончить хочу тем очевидным, я верю, утверждением, что никакие личные проблемы или расстройства самого терапевта не могут считаться причиной его заведомой профнепригодности. Вопрос в том, насколько человек сам осознает себя и то, как его трудности влияют на работу.

Пожалуй, что серьезным противопоказанием могло бы стать только глубокое убеждение терапевта в своей нормальности, высокоразвитости, всеприемлемости и психическом здоровье. Это лечить сложнее всего.